Помеха

Название: Помеха (Пять жизней малиновки)
Автор:  Wicked J.
Фэндом: DC comics
Пейринг: Джейсон Тодд / Тим Дрейк
Рейтинг: PG-13
Размер: 5400 слов
Предупреждения: смерть персонажа и ООС в параллельных реальностях; смутный таймлайн
Саммари: Тимоти Дрейк никогда не был Робином.

Жизнь вторая

Часть 1. Жизнь вторая

Тимоти Дрейк никогда не был Робином.

Ни в одном из миров, кроме того самого, первого — того, воспоминания о котором оставляют горечь на губах и тупую боль в груди. Того, в котором он умер, не дожив до совершеннолетия.

Тим едва помнит, что произошло. Очередное дело, очередное противостояние, и в какой-то момент — острая вспышка боли в незащищенной шее, темнота, мгновенно заволакивающая зрение, оглушительный грохот взрывов и нестерпимый жар.

Когда он открывает глаза, все вокруг совершенно другое. Даже воздух. Даже он сам.

Ему не нужны доказательства или подтверждения, Тим знает в точности две вещи:

Первое.

Он умер.

Второе.

Это не его мир.

Осознание не выводит его из равновесия, нет агонии принятия. Он не чувствует никаких эмоций. Все серо и приглушенно, будто бы он там, где должен быть, и в то же время удален, дистанцирован от происходящего.

Дни и недели проходят в какой-то нелепой пародии на жизнь. Тим не возражает. Он улыбается и смеется, он злится и плачет, когда от него этого ожидают, но он не ощущает ровным счетом ничего.

Он знает также, что может вспомнить каждую мелочь, каждый день жизни Тимоти Дрейка из этого мира — того, чье тело он занял и чью жизнь украл. Он не пытается вспоминать. Знание все еще где-то с ним, на подкорке подсознания, но оно ему не нужно.

Каждый день похож на предыдущий. Люди и места. Кого-то он узнает из прошлой жизни, кого-то знает только в этой. Никто из них не пробуждает в нем даже тени чувства.

Все меняется однажды, может быть спустя месяц, может быть спустя год — Тим уже не помнит, сколько он находится в этом мире.

Но этот день он запоминает неожиданно ярко. Двадцатое марта. Ему кажется, что есть еще причина, по которой эта дата так важна для него, но он не может вспомнить.

Тим возвращается со школы, когда его в буквальном смысле сбивают с ног. На мгновение он чувствует, будто его насильно окунули в ледяную воду, будто кто-то где-то щелкнул выключателем, возвращающим краски в его мир.

И неожиданно Тим ощущает так много, что буквально задыхается собственными эмоциями, не в силах прийти в себя, пока сильные руки помогают ему подняться, пока знакомые губы бормочут извинения, которых он не слышит за шумом в ушах.

В следующее мгновение Тим оказывается лицом к лицу с ним, с человеком из прошлой жизни, знакомым до боли и бесконечно чужим. Он не может не смотреть в его глаза — ярко-синие, живые, задевающие что-то болезненно обнаженное в душе Тима.

Джейсон.

— Эй, парень, ты в порядке?

Тим вздрагивает от звука этого голоса. Знакомого, но непривычного. Он не может заставить себя отвести взгляд от Джейсона. Тот уже не подросток, мужчина — высокий, мускулистый, каким он был в его первом мире, но его глаза, слегка виноватая улыбка на губах — Тим видит в нем мальчишку в нелепом пестром костюме Робина — порывистого, по-детски упрямого. Не того, что прошел через ад и вернулся обратно.

В его глазах, совсем чуть-чуть, Тим замечает злость — направленную не на него, скорее послевкусие спора, но там нет ненависти, и нет боли.

Тим наконец находит в себе силы разорвать зрительный контакт и невнятно бормочет, что все в порядке. Отметает в сторону неловкие извинения. Джейсон смотрит на него со странной смесью недоумения и смутного раздражения.

В конце концов, он просто пожимает плечами и уходит.

Тим тоже уходит, возвращается домой, но... вернуться к тому, что было раньше, он уже не может. Мир вокруг все так же безлик, вот только однажды вернувшиеся чувства не желают исчезать.

Он спрашивает себя - почему Джейсон? Почему не Брюс, которого он периодически видел на экране телевизора? Почему не Дик, чье имя несколько раз мелькало в вырезках газет?

Может быть все дело в горчащем чувстве, что в мире, где Тим Дрейк никогда не был частью жизни Джейсона, тот был куда счастливее.

Может быть — в том, что он смотрел в глаза человеку, которого боготворил однажды, которого потерял и оплакал, и возвращение которого — другим, неправильным — так и не смог (или не успел?) принять.

На следующий день Тим взламывает базы, чтобы узнать все. Интерес — еще одно чувство, которое возвращает ему Джейсон. Ему не требуется много времени, чтобы узнать, чем этот мир так отличен от его. Он уже знает правду.

В этом мире Джейсон Тодд никогда не умирал.

И тогда Тим позволяет себе вспоминать. Ему кажется, будто он открывает шкатулку Пандоры, но у него не остается выбора.

Он помнит теперь, как второй Робин начал работать с Бэтменом, и помнит, как он ушел — ровно так же, как в свое время ушел Дик.

Джейсон не озаботился новым именем, сменив костюм Робина на простые темные брюки, тяжелые берцы и кожаную куртку. Черты его лица теперь скрывает простая красная полумаска. Может быть, именно из-за нее в газетах его называют Ред.

Он, в отличие от Дика, работает в Готэме, и хотя его методы порой жестче, чем методы Бэтмена, между ними нет открытого противостояния. Нередко они работают вместе.

Третьего Робина не существует.

Это правильно, думает Тим. Этому Бэтмену Робин не нужен. У этого Бэтмена есть Джейсон.

Тим не хочет вмешиваться, потому что без него в этом мире все спокойнее. Тим не желает быть помехой, он рад оставить свою семью в покое, но у судьбы на него, очевидно, другие планы.

Когда Тим сталкивается с Джейсоном во второй раз, тот не отпускает его так быстро.

Он настойчив, любопытен, легко раздражается и не принимает отказов, и Тим неожиданно находит себя вовлеченным в странные отношения - это не назовешь дружбой, потому что они едва знакомы в этом мире, но Джейсон не позволяет закрыться от него, он вытаскивает на поверхность все то живое, что еще осталось в Тиме.

Тим узнает Джейсона день за днем, неделю за неделей. Он ощущает странную эйфорию, будто он девочка-фанатка, встретившая своего кумира в живую.

И пусть Джейсон совсем не такой, каким Тим представлял его ребенком, перебирая фотографии со вторым Робином, это даже к лучшему.

Настоящий Джейсон грубоват и резок, у него острый язык и от него постоянно пахнет сигаретным дымом. Он часто улыбается — широко и хищно. И это хорошо и правильно, потому что Тим любит его таким.

Когда Джейсон впервые целует его, Тим не может заставить себя почувствовать удивление, потому что этот поцелуй — самое естественное, что когда-либо могло произойти в его жизни. И он целует Джейсона в ответ, позволяет его рукам забираться под тонкую ткань футболки, и... о, да, господи, это все, чего он когда-либо хотел.

Однажды Джейсон говорит ему, что до того, как он встретил Тима, он не мог отделаться от чувства, будто в его жизни не доставало чего-то, будто он упускал что-то важное. Джейсон не смотрит на него, когда говорит эти слова, ему неловко и не уютно говорить о чувствах, и Тим его не заставляет.

Тим никогда не заводит разговор о Бэтмене, не дает понять, что знает. Джейсон не поднимает эту тему тоже. Единственный раз, когда Тим слышит от Джейсона о его приемном отце, это когда он ворчит под нос, бросая замечание по поводу какой-то газетной статьи: “... ему нужен Робин”. Тим сглатывает комок в горле и притворяется, что ничего не слышал.

Жизнь продолжает идти своим чередом.

Утром тринадцатого марта Тим просыпается в объятиях Джейсона. Это давно привычно и уютно, и Тим счастлив — и может быть здесь стоит добавить “почти”, потому что даже если он привык к этому миру, горчащие воспоминания о его настоящей жизни никогда не отпускают полностью. Но Джейсон рядом, он обнимает его крепко, и смотрит на него с незнакомой нежностью в глазах.

Джейсон улыбается, и эта улыбка тоже особенная - предназначенная только для него. Тим закрывает глаза и прижимается к Джейсону ближе. Он чувствует тень его дыхания на своих волосах, когда Джейсон касается губами его макушки.

— Доброе утро, птенчик, — и это скорее насмешка, чем ласковое прозвище, но Тиму нравится все равно. — Надеюсь, ты не забыл, что через неделю годовщина нашей встречи?

Тим хочет улыбнуться и ответить что-нибудь глупо-романтичное, но неожиданно слова замирают на его губах и внутренности скручивает от внезапного осознания. Он бросает взгляд на настольный календарь и чувствует, как по телу проходит невольная дрожь. Он помнит, что за дата наступит через неделю. Это годовщина их встречи, но не только. Это день его смерти.

Джейсон не понимает причин его неожиданного волнения, но он успокаивает его все же — так, как умеет. Тим позволяет себе не думать об этом, но скользкое чувство внизу живота никуда не исчезает.


***

Умирать во второй раз не страшно.

После автомобильной аварии в его теле, кажется, нет ни одной целой кости, и это должно быть мучительно больно, но все в этом мире, что не связано с Джейсоном, никогда не трогает его достаточно сильно. Поэтому он не чувствует боли. Он не чувствует паники от ощущения, как медленно уходит его жизнь.

Но он не может стерпеть чувство беспомощности и отчаяния, и злости в глазах Джейсона. И он эгоистично рад, когда темнота наконец заволакивает его зрение, и только надеется, что на этот раз он исчезнет окончательно.

За секунду до смерти Тиму кажется, что он слышит голос Джейсона, хриплый и сдавленный, будто он с трудом сдерживает слезы.

— Этот мир никогда не будет правильным без тебя, Тимми.

Умирать больно.

Жизнь третья

Часть 2. Жизнь третья

Следующий его мир — тот, где Тимоти Дрейк никогда не рождался.

Нет Тима, нет третьего Робина, и, может быть, немного больно смотреть, что его отсутствие ничего в сущности не меняет ни для Брюса, ни для Дика, но Тим давно старается не питать иллюзий по этому поводу.

Единственный, на кого накладывает отпечаток существование Тима — Джейсон. И без третьего Робина у него на один повод для злости, для ненависти — меньше.

Иногда Тиму кажется, что понимание, как легко его заменили, как быстро Брюс нашел кого-то еще на роль Робина, именно это было для Джейсона последней каплей.

Не то, что Джокер остался жив.

То, что Тим стал его, Джейсона, заменой.

В этом мире, где этого никогда не случалось, все иначе.

Проходит не месяц и не два, прежде чем Джейсон соглашается дать Брюсу шанс, попробовать начать все сначала, но — Тим знает — он может справиться с этим. Теперь, когда между ним и его семьей ничего не стоит.

А Тим?

Тима не существует. Он призрак в этом мире.

Он невидимой тенью следует за ними, за людьми, которых имел право называть семьей в той далекой и чуждой жизни, которая с каждым прошедшим месяцем все больше походит на сон.

Они не замечают его присутствия, их взгляды скользят мимо, сквозь него.

Вот только иногда, когда Дик возвращается в поместье и вся семья собирается за одним столом, и Тим наблюдает за ними из дальнего угла... Тогда, порой, он замечает, как взгляд Джейсона задерживается на пустом стуле по правую руку от Дика — на его, Тима, месте.

В такие моменты выражение лица Джейсона на секунду становится растерянным, будто он ожидает увидеть там кого-то, будто ему не хватает чего-то... кого-то.

И это глупо и нелепо, и, может быть, Тим видит только то, что хочет видеть, потому разумом он понимает в точности — все, чем он когда-либо был для Джейсона - это заменой, помехой, причиной лелеять свою злость. И даже если какая-то глупая, упрямая часть Тима хочет верить, что он на самом деле нужен... Тим знает, насколько наивно это с его стороны.

И когда он вспоминает о прошлом мире, он знает, что это тоже ничего не меняет. Он помнит взгляд Джейсона в тот день, когда умирал. В конечном итоге, он принес в его жизнь только боль.

Поэтому Тим позволяет себе только наблюдать. У него нет материальной оболочки и нет возможности повлиять хоть как-то на их жизнь, и за это он благодарен. Он знает, что его семье лучше без него.

Вот только... что-то тревожит его, не дает покоя, и с каждым днем это чувство становится только сильнее.

Проходят дни и недели, весна сменяет зиму, прежде чем осознание настигает его.

И неожиданно складываются все кусочки паззла, приобретает смысл и глухая тоска во взгляде Брюса, и горечь вины в глазах Дика, и темная, неподконтрольная ярость, клубящаяся внутри Джейсона, вырывающаяся порой на поверхность.

Его семья вместе.

Но они не счастливы.

Это неправильно и лишено всякого смысла, но Тим знает, что прав. Он отчаянно пытается понять — почему, что же именно пошло не так, но...

Этот мир не оставляет ему времени.

Тим просто исчезает. Истончается.

Двадцатого марта.

В день его смерти.

Жизнь четвертая

Часть 3. Жизнь четвертая

Когда Тим открывает глаза, он на больничной койке, в госпитале.

Все его тело ноет от многочисленных ушибов и ран. Тим старается не двигаться, потому что каждое движение рождает новую вспышку боли, несмотря на то, что шум в голове и тот факт, как тяжело ему сосредоточиться на происходящем, безошибочно указывает на наличие обезболивающего в крови.

Он моргает, пытаясь сфокусировать зрение, и осторожно поворачивает голову набок. У его постели, сгорбившись на стуле, сидит Джейсон.

На мгновение Тиму кажется, что он вновь в том, втором мире, но это ощущение пропадает, стоит Джейсону поднять голову.

Разница не бросается в глаза, но она есть, а Тим слишком хорош в умении подмечать детали.

Этот Джейсон кажется старше, черты его лица резче и острее, и между бровями залегла складка, будто он скорее привык хмуриться, нежели смеяться.

И взгляд.

Взгляд человека, повидавшего худшее в этом мире. Тим знает, что несмотря на то, что и он сам, и Дик, и тем более Брюс были близко знакомы с темной стороной Готэма, может быть, даже слишком близко, но они всегда оставались наблюдателями. Джейсон Тодд из его мира знал эту темноту изнутри, и печать знания, что Тим мог видеть в его глазах, есть и во взгляде этого Джейсона.

В этом и есть различие. Этот Джейсон не похож на того человека, с которым Тим делил постель во втором мире. В нем нет ни следа детскости и невинности, он скорее напоминает Тиму Ред Худа, но отчего-то эта мысль не приносит дискомфорта, наоборот. Тим не знает, почему, но он ощущает от этого почти облегчение.

— С возвращением в мир живых, Тимми.

Джейсон прерывает затянувшееся молчание, и Тим моргает несколько раз, усилием воли заставляя себя сосредоточиться на настоящем. Голова кружится от обезболивающего в крови.

Джейсон улыбается слишком устало, чтобы быть искренним, и может быть его взгляд мягче, чем несколько мгновений назад, но напряжение в его позе никуда не уходит. Это не воспоминание, скорее шестое чувство, но Тим знает, что Джейсон этого мира находится в напряжении почти всегда.

— Тебе прилично досталось. Док сказал, могут быть проблемы с памятью первое время, но все могло закончиться и хуже.

Тим хмурится, и - пытается вспомнить. Воспоминания того, другого Тима, который родился в этом мире, не приходят к нему столь же легко, как в прошлый раз, они смутны и неопределенны, будто он пытается вспомнить увиденный накануне сон.

Обрывки воспоминаний отвлекают и утягивают за собой, но Джейсон смотрит на него выжидающе, поэтому Тим оставляет попытку вспомнить — пока. Он улыбается ему слабо и кивает — настолько, насколько позволяет пульсирующая в висках боль.

— Давай убираться отсюда. Я хочу домой.

Тиму сложно вспомнить сейчас лица и события, но ему не нужна его память, чтобы знать, что они с Джейсоном в этом мире любовники. Их выдает язык тела Джейсона, его взгляд, и то неуловимое шестое чувство, граничащее с аксиомой знания. Они вместе, и Тим сглатывает вязкую горечь иронии происходящего и старается не думать о данном себе обещании не вмешиваться больше в жизнь Джейсона — никогда.

Он не удивлен жестокости провидения.

Позже, после утомительных споров с пожилым врачом, наотрез отказывающимся выписывать Тима, после ругани и шума, глухой пульсирующей боли и долгой дороги до квартиры Джейсона в одном из наименее благоприятных районов Готэма, которую Тим привык называть домом, после того, как Джейсон, убедившись, что у Тима есть все, что необходимо, исчезает по каким-то одному ему ведомым и едва ли легальным делам, Тим позволяет себе вновь попытаться вспомнить.

Воспоминания по-прежнему обрывочны и неясны. Он не может вспомнить, как ни старается, из-за чего именно он оказался в госпитале, и не помнит ничего связанного с Бэтменом или Робином, в то время как прекрасно помнит мелькавшие тут и там репортажи и статьи о деятельности членов Лиги Справедливости. Мысли об этом приносят лишь головную боль, поэтому Тим оставляет все эти вопросы в покое. Он знает, что рано или поздно, недостающие фрагменты головоломки встанут на свое место.

Он помнит Джейсона, и из всех его смутных воспоминаний, воспоминания о нем даже слишком яркие, слишком четкие.

Он помнит, будто это было вчера, будто это действительно была его жизнь — темная грязная аллея, жесткая хватка больших мозолистых рук на его запястьях, недобрая усмешка на губах и хриплый шепот:

— И что это такая хорошенькая пташка делает здесь, хм?

Он почти задыхается собственным страхом. Его губы дрожат и спазм в горле не позволяет произнести ни слова, да и что он может сказать в свою защиту?

Вот только холод в глазах напротив неожиданно сменяется почти сочувствием, и хватка на его запястьях слабеет.

— Не самое лучшее место для прогулок для таких богатеньких испорченных мальчишек вроде тебя.

Тим сжимает свою камеру крепко и часто моргает. В нем достаточно смелости или, может быть, наглости, чтобы рыскать тут и там с камерой, порой в самых опасных районах Готэма, но он никогда не попадался раньше, и ему только четырнадцать, и может быть этот парень и не собирается причинять ему боль, но...

— Ну же. Убирайся к чертям отсюда. Тебе повезло, что ты наткнулся на меня. Будь это кто-нибудь другой, ты бы уже стоял на коленях с чьим-нибудь вонючим членом в твоем хорошеньком ротике.

Тим не может сдержать дрожь. Его тело отказывается повиноваться ему, мысли слишком спутаны, и какая-то часть его сознания услужливо подсказывает ему, что это всего лишь шок, вот только всего лишь может закончиться именно так, как сказал этот парень, если не хуже.

Над ухом раздается раздраженный вздох, и его запястья наконец отпускают, только чтобы вместо этого схватить за предплечье, и, не встречая ни малейшего сопротивления, буквально утащить за собой прочь с улиц - в тесную обшарпанную квартиру, очевидно, принадлежащую этому парню.

После чашки крепкого кофе, в котором, Тим подозревает, имеется немалая доза виски, Тим наконец перестает дрожать и начинает говорить. Он говорит долго, возможно, несколько часов — о своей жизни, о родителях, о том, как мало их заботит, чем занят их собственный ребенок, о том, как он привык бывать всюду со своей камерой, делая снимки наиболее примечательных преступных личностей Готэма, и, изредка, членов Лиги Справедливости.

Парень на удивление терпелив, и, несмотря на то, что он кажется жестким и нелюдимым на первый взгляд, Тиму удается разглядеть тепло в его глазах — и сейчас этого более чем достаточно.

Когда он заканчивает свою историю, он слишком измотан — морально и физически. Тело подводит его и он засыпается прямо там, на дешевом диване, не думая о том, что находится в чужой квартире с человеком, который едва ли не угрожал ему, который может быть вором или насильником, или работорговцем.

Тим просыпается утром от запаха кофе и первое, что он видит — лицо знакомого уже парня, на губах которого играет полуулыбка-полуусмешка.

— Держи, — говорит он, протягивая ему чашку с дымящимся кофе, и мгновение спустя добавляет. — Я Джейсон, кстати.

— Тим, — представляется Тим и улыбается ему в ответ.

Это начало их странной дружбы, дружбы между беспризорником, выросшим в Преступном переулке, и ребенком богатых родителей, слишком умным, чтобы это могло хорошо для него закончиться.

Джейсон не дотрагивается до него иначе как дружески, пока ему не исполняется шестнадцать, хотя Тим видит желание в его глазах намного раньше. Джейсон преступник, но он следует своеобразному кодексу чести, и, очевидно, дождаться возраста согласия — один из пунктов. Тим тоже терпелив. Но на свой шестнадцатый день рождения он берет все, что принадлежит ему по праву — все, что Джейсон готов ему предложить, и это не мало.

Он помнит каждый поцелуй, каждый укус, каждую грубоватую ласку. Он горит под прикосновениями больших горячих ладоней, жаждя большего — всего и сразу. Он целует в ответ, жадно, неумело, отдаваясь как умеет — и, кажется, Джейсону тоже этого достаточно. Он стонет и рычит сквозь зубы, и вцепляется в простыни, и когда они оба кончают - ярко, беспорядочно, горячо — Тим думает, что это самое лучшее, что когда-либо случалось с ним в жизни.

Тим помнит все это отчетливо, и вместе с этими воспоминаниями приходит и более глубокое, более фундаментальное знание — что Джейсон нуждается в нем, нуждается по-настоящему, в каждом жесте, даже в простом человеческом утешении, что порой он открывается Тиму достаточно, чтобы он мог увидеть эту его слабость, и Тим знает, что никогда и ни за что не предаст оказанного ему доверия.

Проходит несколько месяцев, прежде чем воспоминания возвращаются полностью. Он помнит теперь, как оказался в госпитале — в очередной раз попав под перекрестный огонь, связанный с темными делами Джейсона. Он понимает теперь так же, почему все вокруг кажется мрачнее, опаснее, и дело не только в районе, в котором они живут. В этом мире нет Бэтмена, и Тим не знает, что именно пошло не так, просто Брюс Уэйн не вернулся из своего путешествия по миру — возможно, он погиб, возможно, нашел другой путь, но факт остается фактом — Готэм оставлен без защиты, и хотя без Бэтмена нет и многих злодеев, о которых Тим привык слышать, их все же достаточно, чтобы вовлечь город в хаос, во тьму. Время от времени, когда ситуация становится по-настоящему опасной, Лига Справедливости берет дело в свои руки, но их редкое вмешательство не меняет общей картины. Не так, как это удалось Бэтмену.

Отсутствие Бэтмена влияет не только на судьбу всего города, но и на судьбы отдельных людей. Без него Джейсон так никогда и не покинул Преступный переулок, он учился выживать и приспосабливаться, а в этом мире, чтобы выжить, приходится идти на крайние меры. Он преступник, и это знание не является откровением для Тима. Это не беспокоит его, как, возможно, должно. Тим и сам вне закона, с того самого момента, как впервые взломал систему безопасности, чтобы заполучить очередной снимок, и тем более потом, каждый раз, когда он помогал Джейсону.

Тим не знает, сколько в этом простом принятии от него самого, и сколько от Тима, что родился и жил в этом мире. Порой ему сложно отделять себя от него, и, наверное, это имеет смысл, потому что в сущности они единое целое, просто с разными судьбами.

Он удивляется порой, как быстро вливается в рутину, но, на самом деле, удивляться нечему. Его разум знает Джейсона (пусть несколько другого, но это не столь уж важно), и его тело знает его прекрасно, и их отношения, их далекая от идеала жизнь — это все, чего он хочет или все, что ему нужно, или, может быть, и то, другое.

И все же Тим не может избавиться от ядовитого привкуса неминуемого. До этого было лишь два мира (он не считает тот, в котором родился его разум), но Тим не глуп и видит закономерность. Он знает, что умрет — скоро. И он не может сделать ничего, чтобы это предотвратить.

Он знает, что Джейсон видит, что что-то не так. Джейсон внимателен, он умеет подмечать детали, даже если порой это не очевидно. Он не говорит ничего, впрочем, только обнимает его крепче, и во взгляде его Тим не редко замечает тревогу.

Джейсон обычно прямолинеен, но он не спрашивает, что именно беспокоит Тима. Вместо этого он пытается решить проблему интуитивно.

Однажды ночью — на улице зима, и у них недостаточно денег, чтобы оплатить счета за отопление — они лежат вместе в постели, прижавшись друг к другу тесно, чтобы сохранить остатки тепла, оба слишком усталые, чтобы думать о чем-то помимо сна. Джейсон прижимает его к себе и смотрит в потолок, и через несколько моментов молчания, когда Тим уже думает, что он заснул, он неожиданно начинает говорить, тихо и самую малость неуверенно:

— Знаешь, Тим, я никогда не думал, что в моей жизни появиться кто-то подобный тебе. Иногда мне кажется, что ты - единственное, что удерживает меня на краю саморазрушения. Что без тебя я был бы настолько поглощен своей злобой и ненавистью ко всему миру, что это попросту выжгло бы меня изнутри, дотла, оставив только пустую оболочку вместо человека.

Он замолкает. Спустя несколько мгновений тишины он смеется — коротко, хрипло и горько.

— Черт возьми, Тимми, ты знаешь, насколько я ненавижу всю эту сентиментальную чушь, так что я надеюсь, что ты уяснишь это сейчас, потому что черта с два я намерен повторять это еще раз в ближайшем обозримом будущем…

Джейсон вновь останавливается и глубоко вздыхает, будто пытаясь решить, действительно ли он хочет продолжить, но затем он смотрит на Тима, и в его глазах что-то настолько обнаженное и искреннее, и нежное, что видеть это почти физически больно.

— Я люблю тебя, — говорит он наконец. — И я нуждаюсь в тебе так сильно, что иногда это пугает меня.

Тим сокращает между ними дистанцию, чтобы накрыть губы Джейсона поцелуем, и после он шепчет единственное, что может ответить — единственное, что хочет ответить:

— Я тоже люблю тебя, Джейсон.

И он знает, что это правда. Он не уверен, когда это случилось, когда родилось это чувство, и это не так уж важно сейчас. Что действительно имеет значение, это то, как болезненная неуверенность, которой просто не должно быть в глазах Джейсона, исчезает, и то, как он целует его в ответ — жадно, жестко и именно так, как Тим любит это. И в это мгновение Тим не думает о дате, которая ближе с каждым днем. Нет, он не думает.

Потому что прямо сейчас он хочет жить настоящим, не обремененным грузом прошлого и грядущего.

Тим думает, что мог бы быть счастлив вот так, но вместо этого он чувствует себя как раковый больной без последней надежды на исцеление, разве что за исключением боли, хотя одна мысль о том, что он потеряет все это — опять — больнее всего, что он когда-либо испытывал.

Девятнадцатого марта Тим уходит прочь, повинуясь внезапному решению, не давая себе передумать. Джейсон не увидит, как он умрет. А Тим… Тим не увидит боль в глазах Джейсона.

Он идет вниз по алее и думает обо всем том, что было между ними в обоих мирах, и даже в его собственном, первом.

Он любит Джейсона.

Это так просто, что ему больно от этой мысли, и не имеет никакого значения, о каком мире идет речь, это все еще человек, которого он любит. Человек, которого он обречен терять вновь и вновь.

Он думает отстраненно, был ли он настолько слеп до того, или слеп был только его разум, но не сердце. И может быть это неправильно и нездорово, но Тиму кажется, что на самом деле все началось еще давно, еще в его мире, и он не знает, что с этим делать, но не то чтобы он должен делать хоть что-то. Он знает, что дальше будет только хуже.

Тим проводит ночь в обшарпанной аллее, свернувшись в темном углу в груде каких-то тряпок. Он едва не замерзает до смерти, но он знает, что это не может закончиться так просто. Тем более время еще не пришло.

Когда приходит утро, Тим просыпается от пинка под ребра. Когда открывает глаза — вокруг него компания подростков, уличная шпана. Они выглядят злыми, как цепные псы, и их много.

Тим не боец в этом мире. Его разум знает нужные движения, но его тело слишком слабо и у него нет шанса. Он понимает это четко и ясно, еще до начала драки.

Боль в правом боку острая и реальная и на короткое мгновение — впервые, с тех пор, как он ушел от Джейсона, он чувствует хоть что-то, и это почти облегчение.

На этот раз смерть не столь болезненна.

Жизнь пятая

Часть 4. Жизнь пятая

В четвертом мире Джейсона Тодда не существует. Тим знает об этом еще до того, как поиск по взломанным базам выдает информацию о том, что ребенок Шейлы Хейвуд был мертворожденным.

Тим знает об этом, потому что мир вокруг будто затянут серой пленкой, белый шум, гудящий в барабанных перепонках, сводит с ума, вернее, сводил бы, если бы Тим мог заставить себя беспокоиться. Воздух наполнен пылью, едкой известью, горечью оседающей в легких.

Тим не может дышать в этом мире. Он задыхается в нем.

Он не знает, сколько времени проводит вот так, в состоянии, напоминающем кататонический ступор. Он не знает, замечает ли кто-нибудь. Иногда ему кажется, что сквозь серую пелену проступают чьи-то лица, сквозь белый шум пробиваются чьи-то голоса.

Он не замечает, как зима сменяет осень.

Однажды утром он находит в себе силы подняться с постели.

Безликая клиническая белизна ванной.

Отцовская коллекционная опасная бритва.

Это не сознательное решение. Это даже не решение как таковое, импульс, потребность разорвать круг.

Острое обжигающе холодное лезвие на тонкой коже запястья.

Какой-то частью сознания Тим осознает, что все закончится сейчас. Что за окном февраль, не март, не двадцатое марта. Он не знает, что это значит. Он не хочет знать.

Лезвие легко вспарывает кожу.

Тим не чувствует страха и не чувствует боли. Болезненна лишь пустота, обжигающая пустота, как будто бы разом исчез воздух из легких.

Если бы Тим был жив, если бы он был собой, он посмеялся бы над тем, насколько происходящее нелепо и банально.

Но Тим не чувствует ничего, потому что без Джейсона...

Тим знает, что его кровь должна быть красной, и крови много, и весь мир его сейчас должен быть залит красным, но он видит лишь мутно-серый монохром.

...без Джейсона нет повода здесь оставаться.

Жизнь первая

Часть 5. Жизнь первая

Сознание возвращается к Тиму медленно.

Каждый вздох дается ему с трудом, он не чувствует собственных конечностей.

Когда он пытается приоткрыть глаза, он тут же вынужден зажмуриться — свет нестерпимо яркий.

Тим закрывает глаза и дышит через нос, глубоко и размеренно, пытаясь успокоить взбудораженное сознание. Он помнит вспышки взрывов и боль, он помнит миссию, обернувшуюся провалом. Он помнит жар и ощущение конца.

Тим... помнит и сны, горячечные сны, болезненно реальные, болезненно четкие, ощущение кошмара, из которого нельзя вырваться. Где-то на подкорке сознания он ощущает страх, что ничего не кончилось, что это лишь очередная причуда его разума, но граница сна и реальности слишком очевидна, он не может этого отрицать. Он мог перепутать сон с реальностью, но реальность со сном — никогда.

Он не знает, почему его подсознание решило сыграть с ним подобную шутку. Скорее, впрочем, он не хочет задумываться. Тим не хочет думать о своей связи с Джейсоном, о том, что пыталось сказать ему его подсознание, или, быть может, вселенная.

Он жив и это главное, и что с того, что где-то глубоко в душе он ощущает зияющую, незаполнимую пустоту? Что если какая-то его часть готова вернуться в эти миры сновидений, переживая раз за разом худший кошмар, о котором он и помыслить не мог — раньше, но принимать эту боль ради малейшего шанса быть с ним.

То, в чем Тим боялся себе признаться так долго, то, что он подсознательно скрывал даже от самого себя, теперь вышло на волю. Теперь ему остается только научиться с этим жить.

Тим слышит шорох шагов, и взволнованные голоса, доносящиеся до него будто из-под воды. Он чувствует невыносимую усталость, и он не может — отказывается — иметь дело с миром прямо сейчас. Он пытается, впрочем, приоткрыть глаза, но веки слишком тяжелые, и он оставляет попытки. Он не хочет бороться со сном. Он не видит в этом смысла, тем более, сон пойдет ему на пользу.

Голоса становятся тише, будто отдаляясь, и Тим позволяет темноте поглотить себя.

Он не видит снов.


***

Когда Тим вновь приходит в себя, он чувствует себя самую малость лучше. Чуть более живым. Чуть менее принадлежащим тому миру, миру его безумных сновидений.

В комнате полутемно, и он наконец может открыть глаза. Он чувствует присутствие, и ему не нужно гадать, чтобы знать, кто это.

Тим пытается приподняться на подушках, но тело подводит его, и он лишь устало скашивает глаза вбок.

У его постели сидит Брюс. Выражение лица его, как и всегда, непроницаемо, но взгляд не скрывает облечения. Справа от него на неудобном больничном стуле сгорбился Дик. Он выглядит усталым и явно не спал уже много дней, но на его губах, стоит ему встретить взгляд Тима, тут же появляется широкая улыбка.

Никто не произносит ни слова. Тим сглатывает комок в горле, и открывает рот, чтобы нарушить молчание, но шорох у двери привлекает внимание, и он переводит взгляд к выходу из палаты.

Тим с трудом подавляет желание ущипнуть себя, потому что он знает — не поможет. Он только отчаянно хочет верить, что это правда, что это не очередная иллюзия или сон...

У двери, прислонившись плечом к косяку, стоит Джейсон. Черты его лица жесткие, уголки рта опущены вниз, и взгляд синих глаз — тяжелый, запятнанный следами пережитого, но в то же время...

— Ты заставил нас поволноваться, Тимми.

Голос Джейсона хриплый, непривычный, но знакомый, и Тим закрывает глаза. В груди поднимается странное тепло, и только сейчас он наконец-то чувствует себя по-настоящему живым.

Когда он открывает глаза, Джейсон продолжает смотреть на него, неловко и растерянно, под внешней бравадой, будто он не знает, куда себя деть.

Тим спрашивает себя, почему Джейсон здесь, вместе с семьей, у его постели. Он спрашивает себя, действительно ли в его глазах он видит беспокойство. Но если его сны — ведь это были сны? — чему-то его научили, он знает ответ.

— Джейсон.

Это первое, что он говорит с тех пор как очнулся, и говорить больно, и голос кажется чужим для его же ушей. Он кивает на пустой стул рядом, и Джейсон, кажется, понимает намек.

Во всех этих вселенных, во всех этих снах, Тим Дрейк никогда не был Робином. Он никогда не был заменой.

Но Джейсон находил его раз за разом, будто нуждался в нем так же сильно, как Тим — в Джейсоне, и может быть то, в чем Тим всегда ошибался...

Он мог быть заменой, но он никогда не был помехой.

Стул рядом с его кроватью приглушенно скрипит, когда Джейсон устало садится на него — по другую сторону от Брюса и Дика, но близко и вместе.

Горячие сильные пальцы сжимают запястье Тима, но когда он поднимает глаза, Джейсон отказывается встречаться с ним взглядом.

Тим закрывает глаза. Он знает, им будет тяжело, но знает так же, что они справятся. Он знает это точно и не допускает даже тени сомнений.

Тим улыбается.

The End

@темы: фанфик, DC comics, Jason/Tim

---

Один шаг

Название: Маски
Автор:  Wicked J.
Фэндом: D.Gray-man
Пейринг: Аллен/Линк
Рейтинг: PG
Размер: 1906 слов
Предупреждения: смерть персонажа, ООС
Саммари: За свою жизнь я сменил тысячу масок. Для меня это приятная необходимость. Мне нравится наблюдать реакцию окружающих меня людей в зависимости от того, какую роль я играю. С тобой же... все было иначе.
Примечание автора: написано несколько лет назад, соответственно, АУ по отношению к доброй части последних глав манги;


Наверное, это была вторая страшная ошибка в моей жизни. Тот день, когда я искренне назвал тебя своим другом. Хотя... искренне? По-моему, я пытаюсь обмануть самого себя.

За свою жизнь я сменил тысячу масок. Для меня это приятная необходимость. Мне нравится наблюдать реакцию окружающих меня людей в зависимости от того, какую роль я играю.

К тому же... иногда мне страшно, что, если я откажусь от этого, под масками не окажется ничего.

Совсем ничего.

Большинство людей так просто обмануть. Экзорцистов Ордена и даже ученика книжника Лави. Моего учителя, конечно, мне провести не удалось. Да я и не надеялся.

Единственное, за что я действительно благодарен Мариану Кроссу, так это за то, что он не считал нужным докапываться до истинного моего "я". Может, он понимал, что его может и не быть?

Возможно также, что и Четырнадцатый выбрал меня поэтому же — как идеальный пустой сосуд.

Как бы то ни было, ответ на эти вопросы мне все равно не найти.

А вот с тобой все было иначе.

В тот первый день, когда я увидел тебя в обеденной зале Ордена, я понял, что прежние маски здесь не подойдут. Я так долго пытался найти нужный подход к тебе — и это стоило того. Возможно, все вышло бы и быстрее, если бы время от времени я не срывался и не делал того, чего делать не стоило.

Только с тобой мой идеально отлаженный механизм эмоций начал давать сбой.

Но я все же добился своего — ты начал доверять мне.

Я мог поздравить себя в тот день, после пришествия в Орден полуакум из Центра, когда ты впервые заговорил со мной, чтобы высказаться, а не чтобы задать вопросы. Ты говорил очень долго. Час, возможно, больше. Почему-то мне кажется, что до этого ты ни перед кем не открывал так свою душу.

Знаешь, я тогда увидел, что и у тебя есть своя маска. И, похоже, тебе впервые не хватило сил удержать ее на своем лице. Тогда я пообещал себе, что никто, кроме меня, об этом не узнает.

Но я нарушил это обещание.

Не знаю как, но Леверье удалось узнать о наших с тобой отношениях. О, это послужило отличным поводом, чтобы наконец предъявить настоящее обвинение. Ни мольбы экзорцистов, ни ходатайства Комуи и Бака — ничего уже не могло отменить страшного приговора. Не только для меня — для нас обоих.

И вот что смешно — каждый из нас был готов к такому исходу, но только не друг для друга. Свой приговор я вынес бы легко. Твой меня сломил.

Но ничего уже не изменится.

И сейчас я стою на перепутье, хотя, кажется, часть меня уже знает о том решении, которое я приму.


***

Давящая тишина. Если прислушаться — можно уловить звуки моего собственного хриплого дыхания и тихого ровного твоего. За четыре дня мои глаза привыкли к царящей здесь тьме, и теперь я могу разглядеть даже паутинку трещин на холодном, заросшем мхом камне.

Я сижу, прислонившись спиной к стене, но достаточно вытянуть руку, чтобы дотронуться до противоположной. Вот они какие, застенки инквизиции.

Впрочем, это еще только начало.

Я уверен, Леверье надеется на то, что я расколюсь сам, ведь не даром же здесь ты. В одной тесной темной камере со мной.

Нет, я не думаю, что ты играешь со мной. Ватикан и вправду считает, что ты — мой пособник, да только они надеются, что, подслушав наши разговоры, смогут получить информацию. Логично, конечно, но в одном они просчитались — рассказывать мне нечего. Тем не менее, это ничего не меняло, способа убедить их в моей невиновности не было. Попавшим в руки Ватикана не выбраться, не нарушив закон.

Я поворачиваю голову и смотрю на тебя — ты сидишь, обхватив колени руками и смотришь в стену, как и я сам мгновение назад. Ты спокоен, как и всегда.

Сказать по правде, я совсем не уверен, что допросы причиняют мне больше боли, чем ты.

За какие-то жалкие четыре дня ты стал для меня всем миром.

Я люблю тебя больше, чем мог бы любить свою семью, которой у меня никогда не было.

Я ненавижу тебя больше, чем самого злейшего врага.

Я не хочу больше видеть твои безжизненные глаза. Не хочу слышать, как в тишине сливается воедино наше дыхание.

А еще я боюсь, что если у меня это отнимут, то я не смогу прожить и секунды.

Говорят, что если горем поделиться с кем-то, то станет легче. За эти дни я убедился, насколько ошибочно это мнение. Разделить с кем-то можно досадную неприятность, мелкую проблему. А горе, страх и отчаяние лишь множатся, отражаясь как зеркала друг в друге. Сильные чувства вообще невозможно уменьшить. Как любовь матери не будет делиться между старшим ребенком и младшим, так и горе нельзя разделить между двумя.

За последние три дня ты не сказал ни слова. Я знаю, ты не сломался, ты слишком сильный человек. Но чтобы сохранить эту силу, ты замыкаешься в себе. Я ненавижу тебя и за это тоже. Потому что я слаб. Потому что твое молчание делает мне только больнее.

Я протягиваю руку и касаюсь твоих пальцев — холодные. Ты не шевелишься, а мне вдруг впервые за эти четыре дня становится по-настоящему страшно.

— Линк, — голос совсем не слушается. — Линк...

Ты поворачиваешь голову и долго пристально смотришь на меня. Я не выдерживаю твой взгляд и отвожу глаза.

— Не уходи, не оставляй меня здесь одного... — я говорю так тихо, что не могу быть уверен, что ты расслышал меня.

Ты мягко перехватываешь мою ладонь, которую я так и не убрал с твоей руки, и несильно сжимаешь, наклоняясь ко мне близко, почти касаясь губами моего уха.

— Куда по-твоему я могу уйти? — твой голос холоден, как всегда, а дыхание будто на контрасте обжигает кожу. — Мы пленники.

— Я не об этом, — мысли путаются, и я не могу подобрать нужные слова. — Ты здесь, но тебя нет... ты постоянно молчишь и не двигаешься с места... мне страшно...

Я веду себя как маленький ребенок, просящий защиты у старшего. Хотя у меня нет права на это. У меня никогда не было права на обычное детство. Когда умер Мана, я окончательно понял это.

Ты глубоко вздыхаешь и крепко обнимаешь меня, так, что я едва не вскрикиваю от боли.

— Я не хочу больше играть... — утыкаясь носом чуть ниже твоей ключицы, я слышу слабый запах пыли и чего-то непонятного, отдаленно напоминающего вереск. — Я хочу жить. Только... понимаешь, я не смерти боюсь... мне все равно пока не дадут умереть... Я могу быть сильным, когда это имеет смысл. Правда, мне легко надеть эту маску. Но сейчас... я хочу, чтобы кто-то был сильнее меня. Чтобы я мог на кого-то надеяться... что это, Линк, еще одна маска? Или то, чего я хочу на самом деле?

Ты не отвечаешь и мне кажется, что скоро я начну забывать твой голос. Сейчас, впрочем, ничего говорить и не надо. Снова тишина. Только теперь я слышу еще и стук наших с тобою сердец. Мое сердце бьется неровно, и мне кажется, что я чувствую, как оно ударяется о грудную клетку. Твое — размеренно и спокойно, но все же чуть быстрее, чем обычно. Этого "чуть" для меня вполне достаточно.

— Я могу уйти отсюда, если захочу, — они, конечно, все слышат, но какая разница? — Мы оба можем уйти.

Я отстраняюсь и смотрю в твои глаза, пытаясь прочесть в них ответ. На твоих губах на долю секунды появляется грустная улыбка и ты качаешь головой.

— Иди, если хочешь, но я останусь.

— Почему? Неужели ты все еще верен своему долгу?

— Нет. Просто мне некуда бежать, незачем и не с кем.

— А... я?

— Ты? Нет, Аллен, ты не можешь дать мне смысл жить дальше, — пробивающийся через узкое решетчатое окно лунный свет падает на твое лицо, делая его похожим на маску. — Только не ты.

— Почему? — я знаю, это такой глупый вопрос... но не могу не задать его.

— Потому что никогда я не поставлю свою жизнь в зависимость от человека, который мне дорог. Я не хочу никого связывать.

Я молчу. Я снова слушаю свое сердце, часто, неровно и болезненно бьющееся в груди. Наверное, разорви оно меня изнутри, стало бы легче.

Я думал, что единственное настоящее во мне — это путь, по которому я иду. Оставаясь здесь, я не смогу ему следовать. Уйти так легко — всего лишь дать Ною внутри пробудиться. Оставляя человека, которого полюбила одна из моих бесконечных масок.

— Мне жаль, что все так получилось, — и правда жаль, но плакать я не буду, это уже слишком. — Я не могу остановиться. Я должен идти вперед.

— Иди.

— Прощай...

— Прощаю, — я бы поверил, что на твоих губах сейчас улыбка, но я слишком хорошо знаю тебя.

— Я люблю тебя, — теперь точно не простишь. Я наклоняюсь к тебе совсем близко и целую тебя в губы — легко, почти невесомо.

Я не хочу видеть, что будет потом.

Я не хочу слышать, что ты скажешь.

Я закрываю глаза и отпускаю на свободу Память Ноя.

Я последний раз вижу эти каменные стены.

Последний раз вижу тебя.


***

Я все еще рядом. Совсем близко. Никто не знает и не узнает. Сегодня день твоей казни. Она должна была быть нашей, но я не могу позволить себе умереть. А тебе, выходит, могу.

Я не вижу эшафот, не вижу твое лицо, зато, благодаря обостренным чувствам Ноя, могу слышать все.

— Бывший инспектор Центрального Управления Ватикана Говард Линк обвиняется в пособничестве еретику и богомерзкому отступнику Аллену Уокеру, — на секунду мне кажется, что голос Леверье, зачитывающего приговор, дрожит. — Приговор — смертная казнь.

— Приговор будет приведен в исполнение сегодня в полдень.

На площади становится тихо. Только всхлипывает Линали, а Лави шепчет девушке что-то успокаивающее. Странно, они ведь никогда тебя не любили. Впрочем, не ненавидели тоже. Это была только моя прерогатива.

— Мадарао и Тевак будут отправлены на поиски Аллена Уокера, — доносится до моих ушей тихий елейный голос Токусы. — Можешь не сомневаться, они найдут его. Если повезет, до того, как он воссоединиться с графом. Только ты, мой дорогой Говард, уже его не увидишь.

— Чего ты добиваешься, говоря это? — твой хриплый голос болью отдается в моем сердце, но уже поздно что-то менять. — Приговор вскоре будет приведен в исполнение. Не думаю, что разговор со мной поспособствует твоей репутации.

— Ах, и верно, — я почти уверен, что на лице "ворона" расцвела одна из самых неприятных его улыбок. — До полудня осталось всего пять... нет, три минуты. Жалость какая, инспектор... простите, бывший инспектор. Я ведь хорошо к вам относился.

Если бы у меня был выбор, я бы предпочел не слышать этих слов. Но я должен дождаться конца. Чтобы уже ничто не держало меня.

— Кстати, когда Мадарао найдет Уокера и приведет его в Орден... вы желаете что-нибудь ему передать? Скажем, последние слова?

— Иди к черту, Токуса, — ты почти шипишь, я редко слышал в твоем голосе подобные интонации.

— О нет, дорогой мой, это я оставлю вам. Мы же весьма благочестивы и всецело отдаем себя служению Богу. Но что-то я заболтался. Вам ведь уже... пора.

Неужели так скоро? И я должен ждать... Нет, пожалуй это выше моих сил...

— Палач, — властный голос Леверье заставляет меня вздрогнуть, — привести приговор в исполнение.

Инквизиция так любит старинные обычаи. Палачи, гильотины. Я рад, что не вижу всего этого. Я резко разворачиваюсь и иду прочь от этой площади, от этого страшного места. Свист опускающегося лезвия успевает донестись до моих ушей, как и отчаянный крик Линали — да, она всегда была доброй девочкой.

Это грустно, но что с того, если одна из моих масок теперь разрушится?

Ведь мой путь... я следую ему.

Я делаю еще шаг.

По щеке против моей воли катится слеза.

В эту минуту я вдруг совершенно четко осознаю, что теперь я потерял свой последний шанс найти настоящего себя.

@темы: D.Gray-man, фанфик, Аллен/Линк

---

Обещание мира

Название: Обещание мира
Автор:  Wicked J.
Фэндом: Гарри Поттер
Пейринг: Гарри Поттер / Том Риддл
Рейтинг: PG
Размер: 885 слов
Статус: закончен
Примечание автора: фик был написан приблизительно в 2010, на оригинальность не претендует; это скорее зарисовка, драббл, нежели даже полноценный миник, но я сказала все, что хотела;

Впервые я увидел его во сне на шестом курсе. Тогда я не думал, насколько это реально. Просто во сне прижимал к себе худенькое тельце, не думая — кто, где, почему, и, главное, какие последствия это будет иметь. Может быть, стоило задуматься.

Я помню дождь — тяжелые капли, стекающие по лицу, по стеклам очков, затуманивая зрение. Я помню, как высоко задирал голову, ловя эти капли губами. И помню его — мальчишку лет десяти, не больше, с большими темными глазами. Помню, как доверчиво он прижимался ко мне, выпуская на волю слезы, помню, как гладил его по темным кудрям и шептал, что все будет хорошо.

Конечно, я не смог сдержать обещания…

Я проснулся на утро в гриффиндорской спальне, и, хоть и помнил сон до мельчайших подробностей, не попытался найти ему хоть какое-то объяснение.

Тем более, следующие ночи меня посещали уже привычные кошмары.

Второй раз он приснился мне только спустя полгода, уже после первых воспоминаний, просмотренных в думоотводе Дамблдора.

Он сидел на лавке у здания приюта — худенький маленький мальчик, может, чуть старше, чем во время нашей первой встречи.

— Ты знаешь, что я волшебник? — говорил он мне со странной улыбкой. — Я совсем недавно узнал.

— Знаю, — кивал я и гладил его по волосам.

— Я думал, все изменится, — продолжал он. — Но все по-прежнему, я по-прежнему один.

— Ты не один, — шептал я, — ты не один.

— Наверное, нет, — он смотрел мне прямо в глаза, и мне чудился в темно-вишневых радужках зловещий красный проблеск. — Нет, не один. Мы связаны.

Я проснулся в холодном поту, но настоящего страха не было. В тот день я понял, кто приходил ко мне во сне, и уже не удивился, увидев знакомого мальчишку в следующем воспоминании.

Я не знал, что это было — причуда подсознания, морок, путешествия в другую реальность или что-то другое. Я не хотел в этом разбираться. И еще я снова хотел увидеть мальчишку в своих снах.

— Меня зовут Том, Том Риддл. Разве я не говорил?

На вид ему уже лет тринадцать, и даже в таком юном возрасте его красота уже почти полностью сформировалась.

— Не говорил, но я знаю, — он больше не ребенок, и я не знаю, как с ним себя вести. Он сам подвигается ближе и прислоняется к моему плечу.

— Скажи мне свое имя.

Я молчу.

Он вздыхает и обхватывает тонкими пальцами мое запястье, будто ища поддержки.

— Ты мой единственный друг, знаешь? И пусть ты приходишь всего раз в несколько лет, ты единственный… не такой, как другие. Я ненавижу людей.

Я молчу.


Когда я вижу смерть Дамблдора, в моей душе нет ни горя, ни разочарования, ни злости. Ни на Драко, ни на Снейпа. Я смотрю на них и понимаю, что у каждого были свои причины, обстоятельства, долги. Я ни в чем их не виню, в отличие от Рона, в исступлении призывающего проклятия на голову Снейпа, или Гермионы, в чьих глазах читается немой укор — в том числе и мне, так равнодушно взирающему на происходящее.

Мне не жаль. Я знаю, что старик слишком заигрался и сам попал в свои сети. Я знаю, что в войне нет Светлой и Темной стороны. Я знаю, что есть только «мы» и «они». Я не знаю только, к какой стороне отнести себя.

И еще... я скучаю по Тому.

Он не снился мне с той ночи, предшествующей смерти Дамблдора.

Тогда он, уже взрослый юноша, каким я видел его в воспоминаниях на втором курсе, гладил меня по лицу, касаясь легкими поцелуями скул, и шептал, что положит к моим ногам весь мир.

И я по-прежнему молчал.

Хотя мне хотелось сказать, что мир мне не нужен, что мне достаточно, чтобы был он — и все. Но я боялся, что он не услышит. И молчал.

Я с бережностью маньяка собирал хоркруксы, находя все новые и новые оправдания, почему мы не можем их уничтожить. И в день финальной битвы я просто стоял перед ним, глядя в красные глаза с узким зрачком, пытаясь увидеть в этом существе Тома Риддла, которого видел в своих снах, надеясь на проблеск узнавания с его стороны.

Он не узнавал.

Я достал сумку, в которой лежали все найденные нами хоркруксы и сделал несколько шагов ему на встречу. Я протянул ему сумку.

— Вот, возьми, — мне было не важно, что будет дальше. — Ты и так не умрешь, а душа должна быть целой…

В его глазах мелькнула буря эмоций, но я не пожелал раскладывать ее на составляющие.

Я просто ждал.

Он опустил палочку и протянул руку к сумке.

Я разомкнул пальцы.

С минуту висело гнетущее молчание.

— Ты не приходил с тех пор, — наконец медленно сказал он. — Почему?

Я поднял на него глаза, и наконец увидел в монстре, который стоял передо мной, человека. Человека, по которому так скучал эти месяцы и которого… любил.

— Я не мог, — едва заставив себя разомкнуть губы, сказал я.

— Ты знал, — не вопрос — утверждение.

— Знал.

— Я обещал тебе мир.

— Мне не нужен мир, — я слабо улыбаюсь, — Был бы нужен — я бы здесь не стоял, верно?

Он смотрит мне в глаза, и я снимаю последние слабые блоки, которые держал скорее по привычке, чем из надобности.

Он смотрит долго, выворачивая меня на изнанку, но мне не важно — я и так уже весь его, без остатка.

Наконец он разрывает контакт и, не сказав ни слова ни мне, ни своим слугам, аппарирует прочь.

Я остаюсь стоять.

По моим щекам текут слезы.

@темы: слэш, Гарри Поттер, фанфик, ГП/ТР

---

Lol Not!Paul

Продолжаю дублировать фики с ФБ.


Название: Lol Not!Paul
Фандом: Glee / Хор / Лузеры
Автор: Wicked J.
Пейринг: Адам (Не!Пол), Эли, намеки на Не!Пол/Эли, Курт/Блейн, ER Не!Пол/Курт
Рейтинг: PG
Размер: ~1200 слов
Дисклеймер: все принадлежит правообладателям
Примечание автора:
1. Упомянутый в тексте блог и записи реально существуют. Найти его можно по адресу ibetadam.tumblr.com/ (в прошлом ibetnot-paul.tumblr.com)
2. Идея написать этот фик родилась из разговора с подругой о том, что Не!Полу (я отказываюсь называть его Адамом, ок?) неплохо бы показать этот блог.
3. Фик был написан на паре. Отсюда последствия.
4. Я не ненавижу Не!Пола. Он мне просто не нравится. Тем больше, чем больше я о нем узнаю. Тем не менее, это стеб, так что не стоит принимать созданный мной образ близко к сердцу. Надеюсь, Не!Пол будет отличным парнем и все такое, потому что тем ценнее после будет воссоединение клейна.



###

Утро понедельника началось для Непола на удивление хорошо. Наверное, еще тогда стоило задуматься, что что-то в этом не так.

Тем не менее, Непол пребывал в блаженном неведении. После двухчасовой утренней рутины по уходу за кожей, укладке волос и подбору гардероба (Непол не мог позволить себе выглядеть иначе как на все сто), он, с чашкой карамельного латте в руках, направился проверить почту.

Может быть, подумал Непол, он получит письмо от Курта. Неполу нравились письма Курта. И да, тот иногда был чересчур романтичным, но, с другой стороны, его обожание приятно грело эго Непола.

Не то чтобы Непол не привык к обожанию. С его физическими данными и голосом подобное было неизбежно. Но внимание Курта всегда было особенным, Непол не мог в точности сказать, почему. Он подозревал, что это как-то связано с не самым удачным прошлым опытом отношений Курта. Он не знал подробностей, Курт всегда избегал этой темы, но у Непола были свои предположения на этот счет. Это были первые отношения Курта, он не знал ничего лучше (и, конечно, под "лучше" Непол подразумевал себя). Не удивительно, что осознав, насколько превосходит по всем параметрам Непол его экс-бойфренда, Курт не скупился на внимание и обожание. Это льстило. А внимание - это то, что Непол ценил превыше всего. Кто-то назвал бы его эгоцентричным, но это же негативная оценка, верно? У Непола не было негативных черт.

Сделав щедрый глоток латте, Непол вольготно устроился на кожаном кресле перед компьютером.

WiFi в его квартире опять давал сбои, поэтому он вынужден был подождать, пока загрузится страница почтового ящика. Непол с трудом подавил желание скрипнуть зубами - скрипеть зубами было дурной привычкой, это портило его голливудскую улыбку.

Наконец, загрузка страницы завершилась. Непол с легким разочарованием отметил, что новых писем от Курта не было. Он вообще не слышал от него ни слова с тех пор, как Курт в очередной раз уехал в Лайму. Навестить отца, как он сказал. И друзей. Непол в очередной раз усилием воли заставил себя перестать волноваться, потому что это нелепо - поводов для волнения не было. И что с того, что Курт подозрительно избегал смотреть в его глаза, упоминая этих самых "друзей". Конкуренция? В мире Непола не было этого понятия. Он монополизировал пьедестал наиболее привлекательного представителя ЛГБТ сообщества.

Непол пробежался взглядом по списку пришедших писем. Три приглашения спеть в каких-то мелких барах (не стоит его времени), приглашение на корпоратив (обдумать позже), спам, спам, спам… стоп. Взгляд Непола остановился на письме с незнакомого адреса - [email protected] - которое он вначале принял за спам. Но тема письма привлекла его внимание. "Lol-not-Paul". Смутное чувство тревоги шевельнулось в душе Непола. Неужто кто-то посмел насмехаться над ним?

Он отставил в сторону латте и дрожащими пальцами открыл письмо. В письме была лишь одна ссылка. Непол сглотнул. Слишком похоже на спам, но… Непол знал сайт, на который она вела - tumblr. И даже если содержание все еще могло быть сомнительным, по крайней мере, переход по ссылке не грозил шансом поймать вирус. И потом… Непол был любопытен.

На всякий случай перекрестившись (да, Непол был верующим), он щелкнул по ссылке.

Сцепив пальцы в замок, Непол с волнением смотрел, как загружается страница. Кто-то посветил ему блог, подумал Непол. Но вместо привычной радости по поводу внимания, Непол чувствовал лишь липкое предчувствие чего-то крайне… неприятного…

Наконец, страница загрузилась. Непол тут же подался вперед, чуть в спешке не задев локтем чашку с латте. Первая же запись гласила:

"Этот tumblr посвящен не только тому, чтобы критиковать Непола, он так же призван подчеркнуть, насколько очаровательны Курт и Блейн вместе".

Непол прищурился. Принизить Непола? Блейн?.. Разве это не имя экс-бойфренда Курта?..

Непол пробежался взглядом по странице.

"Могу поспорить, что Непол поддерживает команду Эдварда".

Непол нахмурился. Да, это было правдой, но… конечно, он поддерживал команду Эдварда! В конце концов, у Непола был совершенный вкус. В этом же нет ничего плохого, верно?

Непол сглотнул. Он был уверен в себе. Конечно, он был в себе уверен. Но… что за странное чувство? Неужто это?.. Нет. Непол помотал головой. Конечно нет.

Он продолжил читать дальше.

"Могу поспорить, что Непол считает Курта излишне романтичным".

Ну… Непол не мог с этим поспорить. Но это же не значит, что они плохая пара, верно? В конце концов, Непол терпел глупые романтичные порывы Курта. Он жертвовал ради их отношений! Это же чего-то стоило?

"Могу поспорить, штаны Непола слишком длинные".

Непол покосился на свои шелковые пижамные штаны. Что за глупости. Он нахмурился. Конечно они не были слишком длинными. Может быть чуть-чуть волочились по полу, но не "слишком" это уж точно. Что же ему теперь, открывать щиколотку? Тем более - Непол постарался отогнать эту мысль, но отчего-то этот чертов сайт поднимал на поверхность его тщательно и глубоко зарытые комплексы - его щиколотки не были столь уж привлекательными.

Непол почувствовал, что его руки вновь начинают дрожать. Что хотел сказать ему человек, приславший эту ссылку? Человек, создавший этот блог?

Что он недостаточно хорош? Чушь! Непол не знал сомнений… он…

"Могу поспорить, что Непол носит носки".

Непол поджал под себя ноги, неожиданно стыдясь своих пестрых домашних носков. Это же всего лишь носки. Что в них не так? Он имеет право носить носки!

И потом, опять же, щиколотки…

"Могу поспорить, что Непол ненавидит гель для волос с запахом малины".

И что, если у него аллергия на малину? Непол закусил губу, пытаясь подавить неожиданно острый укол обиды на мироздание. Это не делает его плохим человеком! Или плохим партнером для Курта…

"Могу поспорить, что Непол никогда не устает быть в центре внимания".

"Могу поспорить, Непол никогда не исполнял серенаду для Курта на ступенях лестницы".

"Могу поспорить, Непол не знает никаких коротких путей".

"Могу поспорить, Непол даже не читал последнюю книгу Пэтти Люпон".

Непол закрыл глаза руками.

Каждая новая строчка, каждое новое предложение било в цель.

Он почувствовал, как его глаза застилают слезы.

Его мир рушился вокруг него из-за этого глупого блога.

Осознание, которое всегда было с ним, которое он прятал так долго и так тщательно, накрыло его в одно мгновение.

Он не был идеален.

Он не был даже достаточно хорош.

"Могу поспорить, Непол не искал Курта целую вечность…"

Он не был даже достаточно хорош для Курта…

Непол резко поднялся с кресла, не замечая упавшую чашку с латте и кофе, заливающее клавиатуру.

Он выбежал прочь из квартиры, как был, в пижаме и носках.

Он бежал, не видя ничего перед собой, спотыкаясь о камни, не слыша визг шин за спиной и крики людей.

Он бежал и бежал, и бежал…

Шок падения на мгновение вернул его в действительность. Непол даже не заметил, как добежал до мостовой. Не заметил преграды… и теперь… он падал, падал, падал… в ледяную воду.

Что же, подумал Непол. Так будет даже лучше…

Темнота поглотила его.

###

Он был жив.

Он лежал на спине, на холодном мокром песке, не в силах пошевелиться.

Горло жгло и каждый вдох давался с трудом, но он был жив.

Непол с трудом приоткрыл глаза… прямо над ним возвышался маяк.

Его прибило к маяку…

Где-то справа послышался шорох песка и чьи-то шаги.

Непол покосился в сторону звука, с трудом угадывая очертания чьей-то фигуры.

- Эй, красавчик, - послышался мужской голос. - Хочешь зайти ко мне?